Вторая охватывающая связь, проникающая нашу душевную жизнь, дана нам в развитии последней. Если структура душевной жизни как бы простирается во всю ее ширину, то развитие проходит по длине ее. Поэтому в описательной психологии этому предмету полагалось бы отвести особую подробную главу, что и делалось часто в прежних, более уделявших места описанию, психологиях; здесь же достаточно будет указать на это дополнение к учению о структурной связи.
Оба рода связи обусловливают друг друга. Развитие человека нельзя было бы понять без проникновения в широкую связь его существования: больше того, исходной точкой всякого изучения развития является это постижение связи в развитом уже человеке, а также анализ его. Только здесь и дана зримая при ярком дневном свете и основанная на внутреннем опыте психолога действительность, между тем как относительно полумрака начального развития мы получаем лишь малодостоверные сведения путем эксперимента и наблюдения над детьми. С другой стороны, связь истории развития изъясняет связь структуры. Объединяя оба метода рассмотрения, описательная психология стремится дополнить описание и анализ зрелого и законченного типа человека как бы общей биографией этого типа. Подобно этому мы и отдельного человека, как бы близок он нам ни был, можем вполне понять только узнав, как он стал самим собой.
Методический ход познания этой истории развития иной, нежели ход самой жизни или изложения этого хода. Само познание может идти лишь обратным путем аналитически от приобретенной связи душевной жизни к условиям и факторам ее развития. Если мы рассмотрим способы, употребляемые нами при изучении истории развития конкретной особи, мы убедимся, что они одинаковы. Нам необходимо прежде всего добиться известного понимания высшей точки индивидуального развития, а затем уже определить ступени, хотя, с другой стороны, знание этих прежних ступеней проливает более яркий свет на сложившуюся индивидуальную душевную жизнь. Свернутая жизнь на первых ступенях развития может быть понята, лишь если исходить из понимания того, что в общечеловеческом или в индивидуальном типе из нее обычно развивается. Ни один преподаватель не мог бы разобраться в душе мальчика, если бы не находил в ней зародышей того, что ему известно из дальнейшего развития.
Для сложившейся душевной жизни необходимо изучить три класса условий ее развития. Душевная жизнь находится в некотором отношении обусловленности или соответствия к развитию тела, поэтому она зависит от воздействия физической среды и от связи ее с окружающим духовным миром.
Эти условия влияют на структурную связь душевной жизни. Если бы в этой структуре и в ее движущих силах не было целесообразности, подвигающей ее вперед, то течение жизни не было бы развитием. Поэтому развитие человека так же мало может быть выведено из шопенгауэровской слепой воли, как и из атомистической игры отдельных психических сил у последователей Гербарта или материалистов и полуматериалистов. Чувства и побуждения, таким образом, составляют собственно действующую силу, движущую вперед; целесообразность и связь, в которой отношение этих чувств и побуждений находится к интеллектуальным процессам, с одной стороны, и к волевым действиям, с другой, придают возникающим таким образом душевным изменениям характер приспособления между индивидом и жизненными условиями; возрастающая расчлененность душевной жизни увеличивается; центром развития становится приобретенная связь душевной жизни; таким путем образуется то объединяющее, постоянное и целесообразное, что составляет понятие развития.
Указанные в этих положениях отношения, в которых находится идея развития, я поясню точнее. Так могут быть разъяснены отдельные понятия, объединенные в идее развития. Тем более, что внутреннюю причинную связь, в которой душевное развитие, как необходимое следствие душевной структуры, сплетается с этой структурой, можно обнаружить вполне.
Из учения о структурной связи душевной жизни следует, что внешние условия, в которых находится индивид, будут ли они благоприятными или задерживающими, всегда вызывают стремление к созданию и поддержанию состояния удовлетворения побуждений и счастья. Но в то время, как всякое более тонкое развитие восприятий, всякое целесообразное образование представлений и понятий, всякое увеличение богатства чувственных реакций, всякое усиленное приспособление движений к импульсам, всякое упражнение в благоприятных направлениях воли и подходящих соединениях средств и целей облегчает удовлетворение импульсов, осуществление приятных и отклонение неприятных чувств – дальнейшим важным последствием структурной связи, на которой основываются эти причинные отношения, является возможность способствовать и благоприятствовать таким более тонким дифференциациям и более высоким соединениям в индивиде, что, в свою очередь, дает возможность достижения более богатого удовлетворения импульсов, более высокой полноты жизни и счастья. Когда связь составных частей душевной жизни оказывает такого рода действие на полноту жизни, удовлетворение импульсов и счастье, мы называем ее целесообразной. Следовательно, целесообразность, господствующая в душевной жизни, есть присущее последней свойство связи ее составных частей. Таким образом, не из лежащей вне нас идеи о цели выведена эта целесообразность, а наоборот, всякое понятие о действующей вне душевной жизни целесообразности выводится из этой внутренней целесообразности в душевной жизни. Оно перенесено оттуда. Оно заложено в нашей душевной структуре. Только благодаря такому перенесению мы называем какую-либо находящуюся вне нашей душевной структуры связь целесообразной. Ибо цели даны нам только в этой душевной структуре. Приспособление к ней мы находим на опыте только в ней самой. Эту целесообразность душевной структуры мы называем субъективной и имманентной. Она субъективна, потому что переживается, дана в одном только внутреннем опыте. Она имманентна, потому что не основана ни на какой лежащей вне ее идее цели. Притом понятие субъективной и имманентной целесообразности душевной структуры двояко, т.е. оно заключает в себе два момента. Прежде всего, оно обозначает связь составных частей душевной жизни, способную вызвать, при изменяющихся внешних условиях, в которых живут все организмы, богатство жизни, удовлетворение импульсов и счастье. Сюда примыкает второе понятие об этой целесообразности. Согласно ему, в структурной связи, при предпосылке изменяющихся жизненных условий, заложены задатки для ее усовершенствования. Усовершенствование это происходит в формах дифференциации и установления высших соединений. Но оно состоит именно в большей способности приводить к полноте жизни, удовлетворению импульсов и счастью. От этой субъективной имманентной целесообразности мы отличаем объективную, но точно так же имманентную. Понятие о ней возникает путем гипотезы, если принять во внимание заложенное в структурной связи отношение привлечения этих субъективных состояний к сохранению индивида и рода. Это сохранение в известной мере оказывается связанным с привлечением приятных чувственных реакций, с удалением от неприятных и с удовлетворением импульсов. Тут мы сошлемся на приведенные в предыдущей главе соображения. Но подчеркнем еще раз: в этой объективной имманентной целесообразности так же мало заключается допущение лежащей в основе этой связи целевой идеи, как и в субъективной. Эта трансцендентность целевой идеи есть лишь интерпретация, с помощью которой пытаются дать объяснение такой телеологической связи.
Перейдем к рассмотрению дальнейшего момента в идее развития. Понятие душевной жизненной связи находится в тесном отношении к ценности жизни. Ибо ценность жизни и состоит в душевной действительности, поскольку последняя находит свое выражение в чувствах. Для нас имеет ценность лишь пережитое в чувстве. Таким образом, ценность неотделима от чувства. Отсюда, однако, никак не следует, чтобы ценность жизни состояла из чувств, могла бы рассматриваться как скопление их и устанавливаться путем сложения их. Этого внутренний опыт не говорит. Наоборот, ценными в нашем существовании являются вся полнота жизни, какую мы испытываем, богатство жизненной действительности, которое мы предчувствовали, изживание того, что в нас заложено. Больше того, мы переносим эту ценность также и на жизненные отношения, которые нам приходится переживать, на взгляды и идеи, которыми мы в состоянии заполнить наше существование, на деятельность, которая выпадает нам на долю; видеть во всем этом лишь условия и поводы для чувств здоровому человеку невыносимо. Ему, напротив, кажется, что вся действительность жизни измеряется по своей ценности в чувстве. Теперь попробуем применить это понятие ценности жизни. Душевная структурная связь целесообразна потому, что она имеет тенденцию развивать, закреплять и возвышать жизненные ценности.
Переходим к новому моменту. Целесообразность жизненной связи, выражающаяся в создании и сохранении жизненных ценностей и в отталкивании того, что вредно, вызывает под влиянием условий, в которых находится индивид, возрастающее расчленение душевной жизни. Начиная с побуждений и чувств, впечатления утилизируются для того, чтобы привести к владычеству над жизненными условиями. Вследствие чувственного участия в этих впечатлениях интерес и внимание задерживаются на них, возникают соответственно применимые образы восприятий, образуются типические представления, которые удобно для пользования репрезентируют внешние условия, развиваются мысли об отношениях сходства и причинности во внешнем мире. Опыт научает подрастающего правильнее производить сравнительную оценку жизненных ценностей; прочные отношения определений ценности дают единство жизненного идеала, зарождающегося в глубинах индивидуальности. Жизненные идеалы юноши и его мечты о будущем в тяжкой борьбе приспособляются к власти вещей. Возникает власть взрослого человека в его жизненной сфере. Законченный и сознательный, он поднимается над односторонней субъективностью юноши в признании связи действительных ценностей, которую он будет уже не создавать, а лишь развивать по мере своих сил. Это признание предохраняет его от меланхолии по поводу гибели его юношеских идеалов, так как в связи ценностей действительности он находит сохранившимся то, что было подлинного в этих идеалах. Mezzo del cammin: на этой высоте жизни заканчивается также расчленение импульсов и чувств, получающих особые формы в жизненных сферах и их вещных соотношениях. То же расчленение происходит и в области воли. Я пользуюсь этим понятием расчленения, чтобы выразить, что живая связь является основой всякого развития, и что из этой структуры развиваются всякие дифференциации и более тонкие и более ясные соотношения так, как из зародыша развивается расчленение животного существа. И ввиду того, что соединения так же переходят в прочное владение душевной жизни, как и представления, вместе с этим расчленением образуется и приобретенная связь душевной жизни и ее господство над отдельными сознательными процессами. Процессы, в которых это происходит, совершаются вплоть до глубокой старости. Затем живая восприимчивость застывает. В приобретенной душевной связи прошлое одерживает победу и замыкается от новых действительностей, власть переходит к воспоминаниям. Акты, в которых совершается это развитие, создают нечто, чего нельзя установить в прежних состояниях, они выставляют новые ценности. Как они, однако, различны! Наряду с творческими синтезами науки возникает художественное образование символов для движений внутренней жизни или односторонняя фиксация страстного напряжения воли, с которым трагика жизни вступает в закономерное развитие.
Сведем воедино рассмотренные моменты. Структурная связь, целесообразность, жизненная ценность, душевное расчленение, развитие приобретенной душевной связи и творческие процессы, – все это находится во внутреннем взаимоотношении. Если мыслить все эти моменты в деятельности, то возникает развитие. Существо, в котором эти жизненные моменты взаимодействуют, развивается. Развитие возможно только там, где в основе лежит структурная связь. Это справедливо до такой степени, что и коллектив человечество потому только обладает развитием, что взаимодействие отдельных структур выражается в своего рода структуре целого, в обществе. Из этого соотношения вытекают отдельные основные свойства развития. Последнее есть прежде всего поступательное движение, спонтанное изменение в живом существе, так как в нем импульсы составляют агент, движущий это существо вперед. Vita motus perpetuus. Поэтому всякое душевное развитие состоит в обусловленной изнутри связи изменений во времени. Но между тем как внутренние импульсы действуют постоянно, переходя со ступени на ступень, возникает второе основное свойство всякого развития, его непрерывность. Так как, далее, целесообразность есть характер душевной структуры, то отсюда вытекает еще другое основное свойство развития – его телеологическая связь. Развитие имеет тенденцию вызывать жизненные ценности. Из того, как двояко действует душевная структурная связь, здесь вытекает самое замечательное соотношение, какое имеет место в человеческом развитии. Всякий период жизни обладает самостоятельной ценностью, ибо каждый из них, соответственно своим особым условиям, способен быть исполненным оживляющими, повышающими и расширяющими существование чувствами. Та жизнь была бы совершеннейшей, в которой всякий момент был бы исполнен чувства своей самодовлеющей ценности. Очарование, которым веет на нас от жизни Гете, этим и объясняется. По той же причине он является величайшим лириком всех времен. Руссо, Гердер и Шлейермахер развили это положение теоретически. Они только выразили в одной формуле то, что поэзия всех времен умела делать наглядным в выразительных картинах. В особенности роман развития, как и возникающая рядом с ним драма развития, совершенно новая форма драмы, полная зародышей великого поэтического будущего, – взялись выставить воочию самостоятельную ценность отдельных периодов в жизни человека. Развитие складывается из отдельных жизненных состояний, из которых каждое стремится добыть и задержать за собой свою особую жизненную ценность. Бедно то детство, что приносится в жертву зрелым годам. Неразумен счет с жизнью, неустанно подгоняющий вперед и делающий нынешнее средством для будущего. Ничто не может быть ошибочнее, нежели поставить целью развития, составляющего жизнь, зрелый период, для которого все прежние являются лишь средством. Да и как им служить к достижению цели, столь неясной для всякого! Наоборот, в самой природе жизни заключается тенденция насытить всякий момент полнотой ценности. Но мы видим, как из целесообразности душевной структуры вытекает еще другое отношение жизненных ценностей к развитию. Может казаться, что это отношение находится в противоречии с первым, но в действительности оно лишь составляет его дополнение. Состояния, образующие ряд развития, являются, вследствие действенности целесообразной структурной связи, процессом увеличивающегося приспособления путем дифференциации, возрастания и более высоких соединений. Очень важно, чтобы в этом обширном процессе элементарнейшие импульсы теряли благодаря правильному удовлетворению свою остроту и энергию и освобождали таким образом место для побуждений высших. Именно в силу этой связи возрастающего ряда эти состояния и образуют развитие. Они целесообразно связаны между собою так, что с течением времени достигается возможность более богатого и широкого развертывания жизненных ценностей. В этом и состоит природа развития в человеческом существовании. Всякий период жизни имеет свою ценность; но с поступательным течением жизни развивается все более расчлененный склад душевной жизни, которому доступны все высшие соединения. Явление это способно возрастать до крайних границ глубокой старости. На этом основано так часто превозносимое счастье старческого возраста и его моральное значение. О Канте рассказывают, что в старости он уже не в состоянии был воспринимать чужой круг мыслей. У Фридриха Великого в его постановке практических жизненных задач проявляется такая же резкая замкнутость. Внутренняя форма жизни окостенела. Физическая энергия постоянно уменьшается, уменьшается и живое взаимодействие с внешним миром и с другими людьми; подобно всем прочим организмам, старческое тело подлежит общему закону уменьшения, но тем не менее и независимо от этого до конца может возрастать обширный процесс развития господствующей массы идей, расчлененной духовной организации, укрепления склада душевной жизни. Отсюда вытекает важнейший закон, объединяющий в одно целое моменты и периоды развития человеческой жизни. Развитие в человеке имеет тенденцию привести к прочной связи душевной жизни, согласованной как с общими, так и с особыми условиями жизни. Все процессы душевной жизни взаимодействуют, чтобы привести к такой связи в нас. Также и по отношению к главнейшим нарушениям душевного равновесия эта целесообразная связь содержит в себе восстановительную силу.
Все, – как условия, в которых мы находимся, так и определяемая ими душевная структурная связь, – содействует выработке склада душевной жизни. Различение и разделение также создают отношения и тем самым служат соединению. Различение неразрывно связано с осознанием степени различия, иначе говоря, с положительным соотношением. Отрицательное суждение, как исключение какого-либо предположения, служит установлению более правильных соединений. Неудовольствие, отвращение и защита, вся игра враждебных, отвращающих и защитных аффектов, вся энергия неприязненных волевых действий служат сознательному выделению существования, на котором покоится душевное формирование. Поэтому без страдания, которое пессимисты, чтобы подвести отрицательный итог ценности жизни, столь неразумно противополагают радости, между тем как последняя есть нечто качественно совершенно отличное, – без этого страдания не могла бы сложиться душевная жизнь и законченная полноценная индивидуальность. Этот результат человеческого развития психология видит в господстве приобретенной душевной связи, определяющей все действия и даже помыслы. Все человеческое развитие не может дать больше, нежели образование такой связи, которая суверенна, приспособлена к условиям существования, закончена в самой себе и значительна. Все это заключалось в словах Наполеона о Гете: "Voila un homme". Характер составляет лишь одну сторону, хотя и важнейшую, этой завершенности. Во всей земной действительности такой склад души является высшим достижением. В этом смысле Гете называл личность высшим счастьем для детей земли. Трансцендентальная философия отыскивала условия для этой внутренней формы личности. Одно из условий этой синтетической способности в нас заключается прежде всего в формуле единства сознания. Но трансцендентальная философия копает глубже. И, в конце концов, ее необычайное могущество в европейском мышлении покоится на том, что ее формулы in abstracto противопоставляли синтетическое, спонтанно оформливающее, трансцендентальный синтез апперцепции, эмпирическому душевному агрегату, который создает непостижимость характера, гения и героя. Недочетом ее было лишь то, что она сначала абстрактно отыскивала поступательное и творческое в интеллектуальных процессах, а затем, совершенно отдельно от последних, расчленяла другие стороны человеческой природы. В противоположность этому мы исходим от структурной связи. Эта связь и выявляет целесообразность во внутренней форме жизни. Этот образ душевной жизни, осуществляющийся в течение ее нормального развития и представляющий собой развитие ее первоначальной структуры, исполнен теми же чертами внутренней целесообразности, что и простейшее проявление этой структуры. Это означает только, что то отношение, в котором импульсы возбуждаются впечатлениями, в котором ценность их переживается в чувствах, в котором совершается приспособление к ним внешнего мира,- что это отношение, которое мы в действии его на чувство и импульсы обозначаем словом целесообразность, достигает в период жизненной зрелости высшего возможного для него в данной индивидуальной жизни завершения. Ибо наиболее единящее оформление допускает наибольшее развитие целесообразно действующей силы в индивиде, причем это единство тем ценнее для самосохранения и чувства жизни, чем тоньше та дифференциация и чем выше тот рост отдельных структур, которые составляют материал этого высшего единения.
Теперь можно окончательно определить точку зрения описательной психологии на учение о развитии. Объяснительная психология должна была бы сделать выбор между гипотезами, спорящими друг с другом о природе процесса развития; описательная психология избегает этих гипотез, возвращающих нас к глубочайшим противоречиям человеческого миропонимания. Она повествует о том, что она находит, и выдвигает на первый план регулярную смену процессов, имеющих место в человеческих индивидах. Подобно тому, как ботаник должен прежде всего описать смену процессов следующих друг за другом в развитии дуба, с того момента, когда желудь пускает в земле ростки, и до момента, когда желудь вновь отделяется от дерева, – так, совершенно так, психолог в законах развития и в единообразиях смены в душевной структуре описывает жизнь последней. Эти законы развития и эти единообразия он добывает из соотношений между средой, структурной связью, жизненными ценностями, душевным расчленением, приобретенной душевной связью, творческими процессами и развитием: моментами, наглядно данными во внутреннем опыте, дополняемом опытом внешним, безо всякого привлечения гипотетических причинных отношений.
Если же в противоположность этому описательному методу попытаться создать объяснительную теорию, стремящуюся проникнуть по ту сторону внутреннего опыта, то совокупность однозначно определяемых внутрипсихических элементов окажется недостаточной для разработки проблемы; поэтому сторонники объяснительной психологии, ограничивающиеся подобными психическими элементами в своих конструкциях, обычно обходят учение о развитии душевной жизни. Объяснительная психология должна либо вставить человеческое развитие во всеобщую метафизическую связь, либо должна стремиться постичь его в общей связи природы.
Для уразумения метафизической теории можно исходить из выражения "развитие"; последнее обозначает развертывание, в постоянной смене процессов, того, что заключено в зародыше, вплоть до жизненной структуры, в которой значительное богатство членов связано в жизнедейственное целое. Здесь, следовательно, заключается та мысль, что между связью структуры в начальном пункте и конечным расчленением этой связи существует соотношение, согласно которому точка завершения и конец заложены в самом начале, и что в завершении лишь проявляется то, что содержалось в начале. Далее, тут заключается мысль, – которой в только что изложенном еще нет, – что с точки зрения единого действия развитой структуры начало представляется в виде зародыша, развивающегося по направлению к некоторой цели. Отсюда следует, что мы можем рассматривать эту кульминационную точку как цель, которая осуществляется в развитии. Таковы эмпирические факты, из которых Аристотель впервые вывел метафизическое понятие развития, которое затем перешло границы всякого опыта. Сущность этого метафизического понятия заключается в том, что только что указанные наиболее общие черты развития, присущие как органическому миру с душевной жизнью, так и историческому процессу, переносятся в космическую потенцию. Это происходит как у Аристотеля, так и у Лейбница, как у Шеллинга, так и у Гегеля. Но и в этой мировой потенции для нас заложена та же загадка, которая лежит и в конкретном развитии: нечто, чего еще нет, но что с течением времени переходит из небытия в существование. Имеется зародыш, и в нем возникает в какой-то момент наше известное нам сознание. Из общей непостижимой чувственной энергии образуются отдельные знакомые нам чувственные энергии. Именно поэтому воображают, что из понятия развития можно все вывести – ибо в этом неопределенном, загадочном, преисполненном противоречий понятии заложены все возможности.
Ближайшая область владычества естественнонаучного опытного понятия о развитии лежит в органическом мире. Сюда относится не только история каждого органического индивида, но и прослеживаемая смена органических форм во всем органическом царстве также гипотетически подводится под это понятие, а равным образом постоянство этого понятия в органическом мире, которое не может быть обнаружено эмпирически, устанавливается путем гипотетических дополнений. Если потребовать объяснения эмпирического положения вещей, то и тут натолкнешься на одни гипотезы. Прежде всего развитие в органическом мире может рассматриваться как особый случай результатов, вызываемых вообще механизмом системы неизменных единств. Но можно также тот факт, что достигнутое состояние становится условием дальнейшего повышения жизненных функций, попытаться каким-либо образом свести к единообразному основанию. Последнее образует тогда объяснительное основание появления принципа подъема в органическом мире. Оба объяснения одинаково гипотетичны.
Но вот в рамках этого органического мира и в его системе возрастающих степеней развития появляется душевная жизнь. Появление ее представляет собою величайшую загадку, перед которой бессильны все средства познания природы. Эмпирически мы можем установить ее только на основании появления движений, вызываемых раздражениями, и по принципу структуры. Душевная жизнь эта идет в возрастающем развитии параллельно порядку ступеней в царстве органических тел. Совершенно также отдельная животная или человеческая особь развивается согласованно физически и психически в периодах раскрытия, завершения и упадка. Но так как психическое развитие попадает во внутренний опыт и переживается так, как оно есть, то тут проявляются свойства процессов, которые не могут быть выведены никакими гипотезами из взаимодействия постоянных физических единиц. Так же, как скорость тела не может быть изображена в виде суммы скоростей его частей, так и единое действие сравнения, суждения, предпочтения, образования идеалов не может быть выведено из внутренних состояний отдельных неизменных единиц через посредство их взаимодействия. Так есть, и никакое ухищрение материалистической теории этого затемнить не может: условием упомянутых действий является первоначальная связь, единство, к которому нельзя заключить из раздельных элементов и их действий. Пояснением к этому положению могут послужить изложенные в предыдущей главе соображения, по которым структурная связь не является сращением отдельных действий, а наоборот, более тонкие расчленения дифференцируются из нее, а не уходят назад за нее. Но природа того единства, которое можно принять за условие душевных процессов, нам совершенно неизвестна. Розыски этой природы выходят за границы нашего познания. Больше того, раз нам неизвестно то, что скрывается позади телесных явлений, то не исключается даже предположение, что действительность его объемлет также связь представления, чувствования и воления. Но, во всяком случае, в самой структурной связи души нам дан единый субъект психического развития. Сюда примыкает изложенное выше рассуждение о том, что в этой связи импульсы составляют центр, дающий толчки к развитию вперед.
В отличие от физического развития природа психического развития прежде всего представляется со стороны отрицательного признака. Мы не в состоянии предсказать, что в душевном развитии последует за достигнутым уже состоянием. Мы можем лишь post factum указать основания того, что произошло. Исходя из мотивов мы не можем предсказать действия. Мы только можем впоследствии, исходя от действий, установить мотивы аналитически. Мы не знаем, что мы внесем в грядущий день. Историческое развитие обнаруживает совершенно такой же характер. Именно в крупные творческие эпохи наступает подъем, который не может быть выведен из предыдущих ступеней.
Здесь подробное описание и анализ единообразий в ходе человеческой жизни достаточно подготовлены. Налицо имеются величайшей ценности материалы для описания и анализа истории человеческого развития. Когда в восемнадцатом веке в кругозор образованного общества вошло естественное понимание жизни, как бы естественная история жизни души, поэзия не могла не овладеть этим естественным способом рассмотрения человеческого развития. Руссо, создатель нового рода поэзии, Гете, Новалис, Диккенс, Келлер и многие другие создали отдельные типы таких историй развития. К этому надобно присовокупить, что под тем же влиянием ориентации на естественную историю человека, прошлый век и век настоящий создали современную биографию. В известном смысле последняя является наиболее философской формой исторического изображения. Человек, как изначальный факт всякой истории, составляет предмет его. Описывая единичное, оно в нем отражает общий закон развития. Какое неоценимое значение имеют автобиографии: в "Антоне Рейзере" Филиппа Морица и в жизни Гете разработаны именно общие черты, свойственные различным возрастам жизни. Научную же обработку истории человеческого развития остается еще создать. Ей предстояло бы изучить влияние трех классов условий: телесного развития, влияния физической среды и окружающего духовного мира. В том Я, которое при этих условиях развертывается, нужно уловить отношения душевной структуры из отношений целесообразности и ценности жизни к прочим моментам развития, – уловить, как из этих соотношений выделяется господствующая связь души, "чеканная форма, которая живет и развивается"; т.е. это значит нарисовать картины возрастов жизни, в связи которых состояло это развитие, и совершить анализ различных возрастов по факторам, их обусловливающим. Детство, когда из структуры душевной жизни может быть выведена игра, как необходимое проявление жизни. Утренняя заря, когда выси и дали еще окутаны дымкой; все бесконечно; границы ценностей не испытаны; над всей действительностью дуновение бесконечности; в первичной независимости и в свежей подвижности всех душевных побуждений, со всем будущим впереди, складываются идеалы жизни. Затем, в противоположность этому, в старческом возрасте, душевный облик властно господствует, между тем как телесные органы становятся немощными: смешанное и затихшее наджизненное настроение, вытекающее из господства много в себе переработавшей души над отдельными состояниями духа; это и сообщает особую возвышенность художественным произведениям, созданным в старости, как Девятая Симфония Бетховена или заключение гетевского Фауста.
Приобретенная связь душевной жизни, данная в развитом человеке и равномерно объемлющая образы, понятия, оценки, идеалы, установившиеся направления воли и проч., содержит в себе постоянные связи, единообразно повторяющиеся во всех человеческих индивидах, наряду с такими, которые свойственны одному какому-либо полу, расе, нации, сословию и т.д., наконец, отдельному индивиду. Так как у всех людей один и тот же внешний мир, то они и создают себе одну и ту же систему чисел, те же пространственные отношения, те же грамматические и логические соотношения. Так как все люди живут в условиях соответствия между этим внешним миром и общей им всем структурной связью души, то отсюда возникают одинаковые формы предпочтения и выбора, одинаковые соотношения между целями и средствами, известные единообразные соотношения между ценностями, известные единообразные черты жизненного идеала, где бы это ни выступало. Формулы тождества разума у всех индивидов, предлагаемые Шлейермахером и Гегелем, формула тождества воли у Шопенгауэра выражают в метафизической абстракции те же факты родства. В единообразии отдельных построений, создаваемых человеком, в обширных и всепроникающих связях, соединяющих эти построения в культурные системы, в постоянном существовании могущественных, связующих людей организаций, основанных на родстве людей между собой, – во всем этом психология находит постоянный и прочный материал, делающий возможным действительный анализ душевной жизни человека также и со стороны характеристики ее содержания.
Единообразная связь, простирающаяся таким образом на структуру и на историю развития душевной жизни, при более глубоком рассмотрении оказывается содержащей в себе правила, от которых зависит формирование индивидуальностей.