ОГЛАВЛЕHИЕ

4. ДИАЛЕКТИКА ТОЖДЕСТВА И РАЗЛИЧИЯ В СФЕРЕ СМЫСЛА

1. Именно, хотя предыдущее изложение достаточно освещает вопрос о природе смысла, но оно не может не оставлять некоторого беспокойства по следующему обстоятельству.

Смысл вещи есть нечто в ней простейшее и неделимое. Смысл вещи, если он в ней есть, должен постигаться в одно мгновение, сразу и совершенно непосредственно. Ничто не мешает ему постигаться и в развернутом виде. Но необходимо, чтобы он в то же время мог постигаться и сразу. Это-то и есть смысл вещи, когда все ее признаки даны сразу, как существует сразу и она сама. Но, пересматривая полученный результат, мы, к удивлению своему, находим не одну, а две категории – различие и тождество. Почему их две и как объединяются они вместе для того, чтобы породить из себя смысл? В точности этого наше предыдущее рассуждение не дает. Правда, мы говорим: различие и тождество. Но что значит это "и"? "И" обозначает присоединение. Но что значит "присоединить" тождество к различию или, наоборот, различие к тождеству? Явно, что термин этот – кустарный и за ним не кроется никакой философской ясности.

Необходимо раскрыть взаимоотношение категорий тождества и различия так, чтобы стало совершенно ясным то их полное единство, в виде которого они только и могут характеризовать собою сферу смысла. Покамест в точности неизвестно, как объединяются эти категории, до тех пор обязательно будет оставаться у нас неудовлетворенность, и сфера смысла не перестанет зиять каким-то кричащим противоречием.

Это значит, что мы должны перейти к диалектике категорий тождества и различия.

2. Что тождество не есть различие и различие не есть тождество, это знают все. Если одна вещь отлична от другой, то, очевидно, она с ней не тождественна. И если две вещи тождественны, то, очевидно, это вовсе не две вещи, а только одна, и единственная, вещь. Все эти безопасные истины никем не подвергаются сомнению, и все же философу тут очень даже есть в чем усомниться. Ведь мы же пришли к выводу как раз диаметрально противоположному. Мы пришли к заключению, что различествующие моменты вещи отождествляются в одном неделимом целом, что и есть данная вещь. Сначала мы сказали, что данная вещь имеет, предположим, пять признаков; а потом вдруг признали, что каждый из этих признаков вполне тождествен с целым, так что никаких пяти признаков, в сущности говоря, и не осталось. Как тут быть?

Действительно, несовпадение тождества и различия характерно только для определенной сферы бытия, причем границы этой сферы не так уж трудно наметить. Вещи, находящиеся у нас перед глазами, т.е. вещи чувственные, конечные, никогда не существующие целиком и полностью, но всегда только отчасти и до некоторой степени, эти вещи как будто действительно не допускают совпадения тождества и различия. Впрочем, и это – только на первый взгляд (вспомним апории движения). Но пусть мы примем в виде гипотезы, что это именно так. Однако сферу смысла мы уже достаточно отграничили от сферы вещей. Следовательно, в становлении смысла уж во всяком случае дело не обстоит так просто, чтобы два момента только различались, а еще и в то же время не отождествлялись или чтобы они только отождествлялись, а еще и не различались между собою.

Но в чем же дело? Что заставляет два момента в сфере смысла и отождествляться, и различаться одновременно? В чем тайна этих непрерывных самоотождествлений и саморазличий, из которых состоит жизнь смысла?

Тут-то мы, наконец, и дадим формулы категорий тождества и различия с точки зрения диалектики сущности.

3.

1. Сущность есть бытие рефлектированное, т.е. оно поставлено в соотношение с самим собою, т.е. по нему видно, в каком соотношении оно находится со всем прочим, т.е. оно тут само свидетельствует о своих соотношениях. В то время как чистое и непосредственное бытие само по себе не выражает никаких соотношений и вообще получает свою значимость откуда-то извне (и именно неизвестно откуда), сущность сама начертала на себе свою соотнесенность с бытием. При этом чистое бытие перед лицом сущности погасло, ушло в какую-то мнимость, в видимость. Оно не уничтожилось абсолютно, но оно оказалось за пределами сущности. Сущность содержит его отрицательно, как свое небытие. И это очень важно, потому что если это чистое бытие продолжает существовать за пределами сущности, то сущность вобрала в себя не его факт или субстанцию, а только его смысл, или, выражаясь нашим прежним языком, не самое бытие как акт полагания, но только его определенность. Поэтому сущность содержит в себе бытие, но такое, которое дано в виде только своей определенности, причем эта определенность, как сказано, свидетельствует сама о своих связях и соотношениях. Другими словами, сущность полагает себя как внешнюю себе, или соотносится с собою как с внешней себе. И эта внешность сопутствует сущности решительно на всех стадиях ее развития, вплоть до ее перехода в "жизнь", где только впервые она соотнесется с самой собой как именно с самой собой и где поэтому самое соотношение станет уже не сущностным, но бытийным и потому превратится из соотношения в самопорождение.

   Итак, сущность есть соотношение с самим собою как с внешним себе, или сущность не сама рождает из себя свои соотношения фактически, а только содержит в себе свои соотношения (в то время как чистое и непосредственное даже и не содержит их, но они кем-то привлекаются извне для их распознания в нем).

2. Таким образом, чтобы формулировать виды соотношения, из которого состоит сущность, надо смотреть опять-таки на оставленное нами чистое и непосредственное бытие, которое тут представлено только внешне и отрицательно, на те связи и переходы, которые мы там констатировали, и – спрашивать, как эти связи и переходы отражены в сущности, что равносильно вопросу: какой их смысл, что они значат?

   Вспомним, какие связи и переходы констатировали мы в первом символе (гл. II, § ) {19} Что делалось там с бытием и какие превращения оно испытывало?

3. Прежде всего, бытие полагало там себя самого; и мы говорили, что бытие есть бытие. Без этого нельзя было утверждать ничего другого. Спросим: какой смысл того, что бытие есть бытие? Как отражается в зеркале сущности то, что бытие полагает себя самого? Что это значит? Согласно вышесказанному, на это надо ответить так, чтобы при этом само бытие было внешним, чтобы оно присутствовало только отрицательно, чтобы устанавливаемое здесь соотношение само-то не было непосредственно данным бытием. Если из утверждения "бытие есть бытие", или "бытие полагает самого себя", исключить самое бытие, то тут совершенно ничего не останется, кроме тождества. Вот это тождество и есть такое соотношение бытия с самим собою, которое дано в виде единого акта полагания, когда бытие просто есть, т.е. когда бытие есть бытие и больше ничего.

   Бытие с собой соотносится, т.е. оно есть соотносимое и соотносящее. Но вот соотносимое и соотносящее даны сразу вместе как один акт полагания, как бытие. Это значит, что рассматриваемое соотношение есть тождество.

4. Далее, бытие полагало у нас в первом символе не только себя как себя. Оно полагало еще и свое иное, небытие. Без этого, мы видели, невозможно было существовать и самому бытию. Спрашиваем: что значит, что бытие полагает небытие как небытие? Какой смысл того положения дела, что бытие истребовало небытие? Опять-таки отбросим самое бытие. Останется то, что здесь выражено различие. Различие, очевидно, есть такое соотношение бытия с самим собою, когда бытие полагает свое небытие как небытие. Тут мы берем бытие и видим, что его соотношение с самим собою заключается только в том, что оно указывает на иное, чем оно само.

   Бытие с собой соотносится, т.е. оно есть соотносимое и соотносящее. Но вот соотносящее есть бытие, а соотносимое есть небытие. Это значит, что рассматриваемое соотношение есть различие.

   Это и даст нам теперь в руки нить для построения диалектики тождества и различия как категорий сущности.

4. Эта диалектика, по общему правилу, должна "отражать" те связи и переходы, которые царят в соответствующей области учения о бытии. Для этого вспомним диалектику бытия и небытия, данную в гл. II, § 1, п. За, и попробуем выразить ее в категориях сущности.

1. 1. Небытие отлично от бытия. Значит, это бытие в отношении небытия тождественно с небытием. Значит, небытие отлично от небытия. Допустим, однако, что небытие отлично от небытия. Но то, что отлично от небытия, есть бытие. Следовательно, небытие тождественно с бытием. Итак, различие между небытием и бытием существует лишь постольку, поскольку между ними существует тождество. Или: когда между членами отношения существует различие, то это происходит только потому, что между ними существует тождество. Другими словами, различие возможно только там, где есть тождество; и оно возможно только потому, что там же есть и тождество.

   2. Бытие отлично от небытия. Но небытие тоже есть некоторое бытие. Следовательно, бытие отлично от самого себя. Допустим, однако, что бытие отлично от бытия. Но то, что отлично от бытия, есть небытие. Следовательно, бытие тождественно с небытием. Итак, тождество бытия с небытием вытекает из различия бытия с небытием. Тождество возможно только там, где есть различие, и оно возможно только потому, что там же есть и различие.

   3. Бытие тождественно с самим собою, т.е. с бытием Но бытие как предикат отлично тут от бытия как субъекта, ибо иначе было бы бессмысленно и самое это утверждение. А то, что отлично от бытия, есть небытие. Следовательно, если утверждение, что бытие тождественно с самим собою, имеет хоть какой-нибудь смысл, то только потому, что бытие отлично от самого себя. Итак, тождество есть различие.

   4. Небытие тождественно с небытием. Но небытие как предикат отлично тут от небытия как субъекта, ибо иначе было бы бессмысленно и самое это утверждение. А то, что отлично от небытия, есть бытие. Следовательно, если утверждение, что небытие тождественно с небытием, имеет хоть какой-нибудь смысл, то только потому, что небытие различно с небытием. Итак, тождество есть различие.

2. Эти четыре аргумента имеют одно и то же содержание: тождество есть не что иное, как различие; и различие есть не что иное, как тождество; однако при этом тождество не есть различие; и различие не есть тождество. Бытие и небытие тождественны только в том случае и только потому, что тому и другому тождественно присуще различие со своим другим. И также бытие и небытие различны между собою только в том случае и только потому, что тому и другому присуще тождество с самим собою. Отбросим отличие бытия от небытия, нечему будет и отождествляться. Отбросим тождество бытия и небытия с самим собою, нечему будет и различаться. Это нужно твердо запомнить раз навсегда всякому, желающему разбираться в диалектике сущности: тождество всегда обязательно есть тождество различия (и только различия), тождественно данного где бы то ни было; и различие всегда обязательно есть различие тождества, различно данного где бы то ни было.

   Так можно было бы представить в самом кратком и элементарном очерке диалектику категорий тождества и различия как категорий сущности.

5. Однако мы не удовольствуемся и этим. Формулированная диалектика построена по платоно-гегелевскому типу. Можно, однако, подойти к ней и несколько иначе. И хотя по существу это будет та же самая диалектика, но с привлечением точного разграничения с чувственной действительностью она, пожалуй, будет более понятна с обывательской точки зрения. Это {20} – применение метода бесконечного перехода, образец которого тоже содержался в первом символе, а именно в области наличного бытия. Используем его, прежде чем перейти к деталям в диалектике тождества и различия.

Всмотримся в те чувственные и конечные вещи, в отношении которых обыватель так охотно признает несовпадение тождества и различия. В чем их наиболее разительное отличие от изучаемой нами сферы смысла? И почему обыденная мысль так не может расстаться с тем, что в старой логике называли "законом противоречия" (и что гораздо яснее можно было бы назвать "законом непротиворечия")?

1. Может быть, мы не ошибемся, если скажем, что в этой чувственной и конечной сфере все вещи существуют только отчасти и до некоторой степени. В самом деле, мой приятель Иванов сначала учился в школе, что является во всяком случае чем-то неполным и недостаточным, так как после того он поступил в университет. Учение в университете и жизнь в течение университетских лет, очевидно, тоже еще не есть все то, что должен был и мог проявить мой Иванов, потому что он жил еще много лет после университета и имел массу всяких занятий и дел. И т.д. и т.д. Ни Иванов, ни Петров, ни эта чернильница, ни этот неизменно урчащий у меня на столе кот никогда и нигде не проявляют себя целиком и полностью, но всегда только отчасти и до некоторой степени. Ни одна чувственная и конечная вещь, живое существо или человек не в силах проявить себя целиком, но всегда они проявляют себя по частям, постепенно, то более, то менее полно, всегда только до некоторой степени.

2. Если это так, то ничто не мешает нам мыслить такое бытие, которое проявляет себя сразу и целиком, такое бытие, которое действует не постепенно и в течение долгого времени, но моментально, абсолютно цельно и собранно, в одно неделимое мгновение времени. Тут нельзя возражать, что такого бытия фактически нигде нет, что это только наша фантазия. Пусть его фактически нет, но это – не наша фантазия, а наша мысль; и эта мысль требует, что если дано что-нибудь отчасти, то оно должно мыслиться и как данное целиком. Если я прошел половину своей улицы, то это значит, что можно пройти (мне или кому-нибудь другому) и остальную половину. Пусть фактически я сегодня не смог ее пройти, так как ввиду ремонта водопровода проход по ней был закрыт. Но речь идет не о фактической возможности, но о принципиальной. Принципиально же вторую половину улицы не только можно пройти, но эта возможность совершенно необходима. Если ее нет в мысли, то необходимо возникает вопрос, можно ли пройти и первую половину.

   Итак, если что-нибудь существует отчасти, то оно может (пусть хотя бы только мысленно – смысл ведь и есть нечто мысленное) существовать и полностью. И если нечто существует только до некоторой степени, то это значит, что нечто (пусть хотя бы только в мысли) существует и в полной степени. И, может быть, проще и яснее будет сказать так: если что-нибудь существует в конечном виде, то это значит, что оно может существовать и в бесконечном виде. И не только "может", но для мысли оно обязательно, необходимо существует. Как прочтение нескольких страниц книги обязательно предполагает возможность прочтения всей книги, так и представление о конечных вещах требует представления о бесконечных вещах. Если есть конечное, то существует и бесконечное. А если не существует бесконечное, то не существует и конечное, как не существует круг, если у него нет окружности, которая бы отделяла его от того, что не есть круг. Если есть круг, то есть и не-круг. А если нет не-круга, то нет и самого круга.

3. Итак, наши обывательские рассуждения о несовпадении тождества и различия, столь понятные в применении к сфере конечных вещей, очевидно, должны претерпеть какое-то существенное изменение, если мы захотим перейти в сферу бесконечных вещей. Во всяком случае вопрос этот требует исследования.

6.

1. Прежде всего, можно ли в отношении сферы смысла говорить о целости и бесконечности? На этот вопрос приходится отвечать безусловно положительно. Действительно, всякая конечная чувственная вещь всегда проявляет то один, то другой свой признак, то два, то три, то очень много из своих свойств. Тем не менее когда заходит речь о смысле этой вещи, то все ее признаки мыслятся сразу и целиком, без всяких перерывов и промежутков. В самое понятие смысла входит эта целость и эта моментальность, эта бесконечная плотность (так сказать) и прочность объединения всех его моментов. В сфере смысла нет никаких протеканий времени, никаких пауз, промежутков, никаких степеней или колеблющихся количеств. Тут все собрано сразу вместе, в одну точку, вне всякого пространственно-временного процесса; тут в полном и точном смысле этого слова все дано в бесконечной форме, все выражено в бесконечной степени, все дано бесконечно уплотненно и незыблемо, бесконечно неразрывно.

   Значит, бесконечность играет какую-то очень большую роль в конструировании смысла; и эта роль настолько же велика, насколько и таинственна. Бесконечность есть как раз тут наиболее яркий принцип, который отличает смысловое бытие от вещественного. Однако тут для нас пока очень много неясного.

2. Чтобы дальнейшее было понятно, необходимо усвоить сначала одну – довольно простую – истину. Именно, можно в любой категории видеть только то, как она применяется для обыденной или научной практики мысли, и больше ничего. И можно задаваться вопросом о самой этой категории, вникая в ее смысл и анализируя ту ее собственную жизнь, которая не видна при утилитарных подходах. Я могу надеть себе на нос очки и в течение целого дня носить их, пользуясь ими как некоторым орудием для лучшего видения, но совершенно не обращая никакого внимания на них самих. Я, пусть, без очков не могу читать; но думаю я об очках только тогда, когда они снимаются или разобьются и когда приходится менять стекла. То, как пользуется очками обыватель, и то, как относится к очкам оптик, – совершенно разные вещи. Для одного это есть только орудие в совершенно иных целях, для другого же это является предметом вполне самостоятельного интереса. Точно то же самое происходит в отношении к смыслу и к составляющим его категорию, т.е., прежде всего, в уточнении тождества и различия. Можно пользоваться этими категориями совершенно без всякого внимания к их собственной внутренней структуре и жизни и даже ничего не зная о самом их существовании. Но можно отбросить такой утилитарный и инструментальный подход (конечно, в целях только исследования и нисколько не мешая их обыденному функционированию), и можно сосредоточиться на их собственной значимости, на их собственной внутренней жизни. И немудрено, что такой категориальный "оптик" найдет в этих категориях нечто такое, что совсем неизвестно тем, кто их практически использует, но не подвергает самостоятельному исследованию.

   Если эта невинная истина будет усвоена (а усвояется она, надо сказать, с очень большим трудом), то это весьма расширит наш исследовательский путь и придаст нам бодрость там, где мы при другой точке зрения готовы были бы остановиться.

   Итак, на данной стадии нашего исследования категории различия и тождества суть не механические инструменты и объекты, а как бы самостоятельные субъекты, жизнь и историю которых мы описываем.

7.

1. Возьмем категорию различия. Она как-то живет и действует, как-то себя проявляет. Но, припоминая сказанное выше о конечном и бесконечном, мы можем здесь говорить не о "как-то", но о чем-то вполне определенном. А именно, если мы действительно находимся в сфере смысла, то ведь в сфере смысла нет никаких конечных степеней или количеств и нет никаких частичных или прерывающихся проявлений, но все действует здесь сразу в бесконечной форме. Следовательно, и различие, если оно мыслится в сфере чистого смысла, проявляет себя бесконечным способом, в бесконечной форме, с бесконечной силой. Отсюда мы можем зафиксировать два первых тезиса диалектики различия и тождества, которые надо усвоить возможно тщательно и в которых надо добиться последней ясности.

   1. Различие есть чисто смысловая категория.

   2. Различие действует с бесконечной силой.

   Различие – как мы условились его рассматривать на данной стадии нашего исследования – есть обязательно нечто живое, самостоятельное и действующее. Это, повторяю, не просто очки, которые носятся без всякого внимания к ним; но это – такие очки, в которых выверяется малейшая выпуклость или вогнутость, в которых все размеры, формы и изгибы конструируются при помощи точных математических положений. И этот предмет живет и проявляет себя сам по себе (для оптика, механика или врача) еще до всякого его практического применения (хотя это применение не только принято здесь во внимание, но ради него-то и проводится самостоятельный подход к предмету). Это – раз. Но как только зашел разговор о самостоятельной жизни и функциях различия в качестве чисто смысловой категории, так тотчас же возникает требование – мыслить эти функции как бесконечные, как такие, которые абсолютно всесильны. И какое бы количество вещей ни подпало под эту категорию, она с абсолютной легкостью определит их со своей собственной точки зрения, и притом в одно мельчайшее, едва заметное мгновение. Таковы действия всех смысловых категорий.

   Теперь посмотрим, что же получается в результате бесконечно мощных действий категории различия.

2. Итак, различие – бесконечно мощно. Что это значит? Мы уже сказали, что это означает применимость и действенность категории различия для вещей любого количества и любого качества. Однако раз мы хотим взять категорию различия как таковую, то для нас будет уже недостаточно брать "любое количество" осмысляемых ею фактов. Мы должны взять все факты и вещи, которые только были, есть и будут (и притом со всем их разнообразием и комбинированием), т.е. мы должны взять всю бесконечность вещей, так что уже нельзя было бы прибавить сюда ровно ничего нового. И вот эту бесконечность осмысляет категория различия, действуя с бесконечной силой и в одно мгновение.

   Однако представим себе реально, что из этого получается (разумеется, и мы пока допускаем, что в отношении вещей действует только эта одна категория различия и больше никакая другая). Получается, что всякая вещь только отлична от всякой другой вещи и больше ничего. Получается, что маленький элемент в бытии, в вещах, все разный и разный. Получается, что каждый наш малейший сдвиг по полю бытия приводит нас к чему-то абсолютно новому, небывалому, отличному. Получается, что в бытии все находится вне всего, все одно другому внеположено, одно с другим различно и абсолютно различно. И только так и можно себе представлять бесконечно сильное действие категории различия. Зафиксируем это.

   3. Различие требует абсолютной смысловой различности, или внеположности всего и каждого со всем и с каждым.

3. Тут, однако, кроется новая большая идея.

   В самом деле, все по смыслу своему внеположено всему. Возьмем какую-нибудь вещь А. Она абсолютно вне-положена всему. Это значит, что она абсолютно ни на что не похожа. Это значит, что она не содержит в себе ровно ничего такого, что отличало бы ее от всего другого. А это значит, что наша вещь А не содержит в себе никаких отличий, т.е. что вещь А не содержит в себе никаких таких моментов, которые были бы взаимно различны. А это значит, наконец, что к вещи А применима только категория тождества. Но если мы возьмем вещь В, то, очевидно, данное рассуждение нужно будет только повторить. И если возьмем вещь С, – то же самое. И если бесконечное количество вещей, то – то же самое. Следовательно, различие, если оно берется как бесконечно мощная смысловая категория, есть не что иное, как тождество. Или в тезисах –

   4. Абсолютная отличность каждой вещи от всего есть абсолютное отсутствие в ней каких бы то ни было различествующих моментов. И абсолютная отличность всего от всего есть абсолютное отличие во всем каких бы то ни было различествующих моментов.

   5. Абсолютное отсутствие в вещи каких бы то ни было различествующих ее моментов есть тождество всех моментов вещи.

   6. Следовательно, если различие есть чисто смысловая категория, то она то же самое, что и тождество.

4. Нетрудно сообразить, что аналогичный же ход рассуждения ожидает нас и в том случае, если мы захотим начать с тождества и изучить форму его адекватного проявления в инобытии.

   Пусть тождество действует так, как того требует его смысловая природа. Это значит, что тождество целиком воплотится решительно на всем том, из чего состоит бесконечность. Но произойти это может только в том случае, если образуется абсолютное отсутствие в каждой вещи и во всех вещах вместе каких бы то ни было различествующих моментов. А это, в свою очередь, возможно только тогда, когда каждая вещь абсолютно отлична от всякой другой вещи, т.е. когда категория различия царствует решительно над каждой вещью и, следовательно, над всеми вещами вместе, т.е. когда не существует никакой категории тождества, а вездесуща и всесильна только категория различия. Так тождество превращается в различие.

   7. Применяя обратный ход заключения, необходимо также сказать, что если тождество есть чисто смысловая категория, то она то же самое, что и различие.

5. Вот когда мы добрались, наконец, до желанного конца, до полной логической завершенности; и вот когда мы смогли, наконец, разъяснить причину и смысл совпадения тождества и различия. Предложенные семь тезисов рисуют замечательную картину жизни чистого смысла, и без их понимания и уяснения нечего и думать приблизиться к диалектике и овладеть ею. Эти краткие тезисы есть формула удивительной истины смысла, о которой не догадывается обыватель, всегда занятый утилитарной практикой смысла, а не вниканием в его самостоятельную глубину. И они, конечно, содержат в себе нечто гораздо большее, чем то, что в них выражено буквально. Раскрытием некоторых идей, кроющихся здесь, мы сейчас и займемся.

7.

1. Прежде всего, чем отличается инструментально-практический подход к этим категориям от нашего непосредственного и самостоятельного подхода?

   Мы взяли категорию различия не в ее абстрактной значимости, но в ее живом действии. Однако это не значит, что мы ее взяли так, как она действует в научном или житейском обиходе. Наука и житейский обиход, как мы сказали выше, оперируют с конечными вещами и конечными процессами. Те факты и те события, с которыми человек имеет дело в науке и жизни, являются, как сказано, фактами и событиями отчасти, не целиком, понемногу, постепенно, с перерывами и промежутками, до некоторой степени – попросту говоря – конечными и текучими фактами и событиями. Если бы мы стали изучать действия и проявления категории различия на этих конечных и текучих фактах, то мы заслонили бы от себя ту подлинную жизнь и действия этой категории, которые принадлежат ей как ей. Мы изучали бы эти действия частично, случайно, внося в исследование этой нетекучей категории всю ту текучую случайность, которая для нее, как для нее, для нее, как она дана сама по себе, совершенно чужда и нехарактерна. Надо было посмотреть, как эта категория действует сама по себе, как она действует в тех условиях, когда ничто ей не мешает, когда ничто не тянет ее в чуждую ей сферу и ничто не искажает ее собственных требований. А это и значило посмотреть, как она действует на бесконечном числе вещей.

   Можно сказать еще и так. Мы взяли категорию различия не уединенно, не изолированно, но захотели посмотреть, как она действует в вещах, в окружающем ее инобытии. Это инобытие мы взяли так, чтобы для категории различия был полный простор. Ведь категория различия, говорим мы, есть не вещественная, но чисто смысловая категория. Это значит, что к смыслу не приложимы никакие определения времени и пространства. Другими словами, смысл существует так, что он не проявляет себя сейчас одним образом, а потом – другим, и не так, что сейчас он есть, а потом его нет, и не так, что тут у него оказалась дыра или прорыв, а там эти дыры заштопались. Все эти характеристики взяты из вещественного, пространственно-временного мира, и они не имеют никакого применения к сфере смысловой. Другими словами, просто бессмысленно говорить, что, напр., таблица умножения один раз значима, другой раз незначима или что прямую линию можно, напр., взвесить, понюхать, разорвать, создать или уничтожить и т.д. и т.д. Сфера смысла – совершенно невещественна; и смысл действует сразу целиком, весь и полностью в одно мгновение.

   Ему соответствует и результат. То инобытие, в котором живет смысл, и в частности категория различия, целиком и сразу воплощает на себе все действия этой категории. Что она значит сама по себе и на что она только способна по собственной значимости, то и воплощено целиком на ее инобытии. Мы постарались взять жизнь этой категории не частично и разорванно, но целиком и полностью. И при этом смысл имеет значение не только для чего-нибудь одного; он имеет значение сразу для всего, для всех возможных и невозможных вещей, для всей бесконечности. В этом отношении не существует ни малейшего ограничения ни для смысла вообще, ни для категории различия в частности.

2. И вот оказалось, что различие, понимаемое не в своей абстрактной изоляции, но в своем активном значении, и притом в таком значении, когда оно проявляет себя именно как себя, т.е. абсолютно адекватно себе, такое различие есть не что иное, как тождество, неотличимо от тождества. Чтобы это положение дела не ускользнуло от нас и чтобы мы не забыли тех причин, благодаря которым различие превращается в тождество, попробуем зафиксировать это терминологически.

   Когда что-нибудь переносится в свое инобытие и там воплощается, мы по этому инобытию можем узнать и само то, что воплотилось. Это узнавание может быть точным или неточным – в зависимости от того, как и в какой мере данный предмет воплотился. Если он воплотился в своем инобытии целиком и если ни одна существенная его черта не осталась без надлежащего коррелята в инобытии, то мы целиком узнаём этот предмет, хотя он дан тут инобытийными средствами. В таком случае предмет и его воплощение неразличимы между собою; и нам все равно, иметь ли дело с одним или с другим. И тогда это инобытие мы называем символом. Совершенно ясно, что тождество есть символ различия, и различие есть символ тождества, поскольку тождество мы получили как результат адекватного инобытийного воплощения различия, а различие – как результат адекватного инобытийного воплощения тождества.

   Однако в нашей операции вскрытия живой жизни смысла мы руководствовались не только воплощением и воспроизведением различия или тождества. Мы все время подчеркивали, что тут имеется в виду адекватное воплощение, а адекватность здесь равносильна бесконечной значимости, бесконечной мощи воплощаемого смысла. Следовательно, нам нужно говорить не просто о символе, если мы захотели действительно показать мощь смысла в ее реальном и адекватном проявлении, но о бесконечном символе, или о символе бесконечности. Отсюда точная и логически безукоризненная формула взаимоотношения различия и тождества может быть представлена в следующем виде:

   8. Различие есть бесконечный символ тождества, и тождество есть бесконечный символ различия.

   Заметим, что применение метода бесконечного перехода к взаимоотношению категорий тождества и различия не надо понимать так, что этот метод специален именно для данных категорий. Мы можем вообще применять любой из переходов, найденных нами в первом символе (гл. II, § ) {19}. Переход от конечного к бесконечному проводится, как мы помним (гл. II, § ) {19}, в пределах "наличного бытия", или "ставшего". Но можно было бы рассуждать о взаимоотношении тождества и различия и так, как мы рассуждали, напр., о взаимоотношении бытия и небытия (что мы и провели в § 3) или о взаимоотношении становления и ставшего, ставшего и для-себя-бытия и т.д. В сущности, это ведь везде совершенно один и тот же переход, переход от утверждения к отрицанию и от отрицания к отрицанию этого отрицания, или к новому утверждению. В данном случае, в применении к тождеству и различию нам представился удобным метод бесконечного перехода. Но, строго говоря, это – только способ демонстрации диалектического исследования, а не модификация самого исследования.

3. Итак, если рассматривать сферу смысла в ее живой жизни, а не в ее абстрактной изоляции, то, собственно говоря, мы не имеем права говорить ни просто о различии, ни просто о тождестве. Зная о том, что обыватель резко противопоставляет различие тождеству, мы только введем обывателя в заблуждение, если скажем, что функции смысла ограничиваются различием, или что они ограничиваются тождеством, и даже что они характеризуются различием и тождеством. Как мы помним, неопределенность этого "и" как раз и заставила нас предпринять разработку диалектики различия и тождества; и, пока этой диалектики нет или пока она не усвоена, простое объединение этих категорий будет только вводить в обман и ничем не сможет даже намекнуть на истинное положение дела.

   Поэтому если уже останавливаться на этих терминах и в диалектике различия и тождества видеть природу смысла вообще, то мы можем сказать так. Смысл есть самотождественное различие, или саморазличающееся тождество. Конечно, и это словоупотребление не объяснит и не заменит обывателю подлинной диалектики различия и тождества; но, по крайней мере, оно {21} хотя бы пресечет или затруднит обывательское легкомыслие в оперировании с этими ходовыми терминами философии.

   В самом деле, когда мы говорим "самотождественное различие", то это уже во всяком случае значит, что тут имеется в виду такое различие, которое само же, своими собственными средствами, и никем и ничем не принуждаемое, свидетельствует о превращении себя в тождество. И когда мы говорим "саморазличающееся тождество", то ясно, что мы говорим здесь не просто об абстрактном тождестве вообще, но о таком тождестве, которое опять-таки само по себе, своими же собственными средствами, никем и ничем не принуждаемое, свидетельствует о перерождении у себя различия и в него превращается.

   Вот почему так трудно изобразить природу смысла. Смысл есть просто смысл – вот что говорит всегда обыватель и вот что хочет сказать своими определениями и философ. Однако сказать так мог бы только очень высокий ум и очень совершенный философ, который уже не нуждается ни в наших описаниях и ни в наших определениях для того, что он мыслит. Мы же принуждены сейчас остановиться только на предложенной выше формуле. Будем только помнить, что смысл не есть ни только разница, ни только тождество, а то их абсолютное совпадение, где они уже и не тождество, и не различие. Смысл есть и тождество, и различие, т.е. и утверждение того и иного, и отрицание того и иного. Отмена хотя бы малейшего штриха из этой диалектики разрушает всю эту проблему, и смысл уже теряет весь свой "смысл".